Глава 1. ПРЕОБРАЗОВАНИЯ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЫ
4. Два варианта “конституционных преобразований”
В политических и экспертных кругах России все чаще обсуждают
не отдельные изъяны действующей Конституции, но требуют пересмотра всей
политической системы. Та решительность, с какой не только оппозиция, но сама
власть и близкие к ней круги дружно заговорили о пересмотре Конституции, весьма
примечательна. Ныне действующая Конституция рассматривается властью как явно
недостаточная для обоснования ее легитимности.
Не случайно сразу после голосования 1993 года у многих
появились подозрения, что принятие Конституции стало результатом ряда
подтасовок. Есть основания полагать, что реальное участие в выборах и
голосовании по Конституции приняли менее 50% населения. С той поры у власти
остался “скелет в шкафу”: в любой момент в общество может быть вброшен тезис,
что ельцинская Конституция не была принята даже по наспех утвержденному
положению о “всенародном голосовании”.
Русская доктрина рассматривает два варианта решения
“конституционной проблемы”, каждый из которых ценен и может быть применен в
зависимости от политической ситуации.
1) Один из вариантов предполагает полный отказ от Основного
закона. Тем самым, упразднив негодную Конституцию, вместе с ней упраздняются и
все ее погрешности и пороки. Существование правовой системы без Основного закона
не представляет собой чего-то исключительного. Более того, в строгом смысле
слова в России никогда не было конституций до 1918 года, когда после разгона
Учредительного собрания большевики утвердили свою “революционную” Конституцию
РСФСР на Съезде Советов.
На протяжении всей тысячелетней истории у нас не было
документов, носивших конституционный смысл. Конституции нет в Великобритании,
несмотря на то, что она считается образцом “конституционной монархии”.
Конституции нет и в Государстве Израиль, поскольку, так же как и сторонники
Русской доктрины в отношении России, израильтяне провозглашают, что их
государство основано Богом, а земля “подарена евреям во времена Исхода”. Кстати
говоря, здесь мы видим прецедент политико-правового континуитета (принцип
непрерывной государственности), которым предлагаем руководствоваться и русскому
праву.
Справедливость отказа от принципа Конституции обусловлена
тем, что в Европе конституции имели смысл революционного акта –
“демонстративного отречения от прошлого”, выступали как переучреждение
государства и были интимно связаны с пафосом протестантских церквей, которые, в
их вражде против Римской церкви, стали “переучреждать” свои духовные общины и
конфессии. Плодами революции вместе с новым законодательством стали: новый
календарь, новые учреждения, новый образ правления – все творилось заново. В
этом смысле большевики были последователями французских радикалов. Они мазали
прошлое черной краской, двумя строчками одного из декретов отменили старый Свод
законов и все российское право. Конституции 1918 и 1922 годов переучреждали
Россию и затем Советский Союз в духе полного разрыва с историей. История
рассматривалась как предыстория.
Существует точка зрения, что принятие и признание
постсоветской Конституции недопустимо, потому что Россия – это божественное
установление, и деяние Бога нельзя подменить делами политиков. Крайне неудачная,
несамостоятельная эпигонская Конституция 1993 г. явилась результатом слепого
копирования западных юридических образцов.
В начале 90-х годов в России начался настоящий
“конституционалистский бум”, который получил отражение в двухтомном сборнике
проектов конституции (под редакцией Подберезкина), это была своего рода
гимнастика конституционной мысли. До официального представления в Верховном
Совете России дошли три проекта Конституции: комиссия Румянцева подготовила
официальный проект, свои проекты подготовили коммунисты и Конгресс Русских
Общин. После стрельбы 1993 г. все эти проекты были погребены под слоем пепла, а
победил текст Конституции, сработанный в кремлевской администрации. По сути, он
был некритически скомпилирован на основе конституций США и частично Франции
(самых радикально-революционных в правовом плане конституций). Ничего “русского”
в ельцинской Конституции нет, никакого глубокого понимания русской правовой
традиции нет тоже.
2) Второй вариант распутывания гордиева узла современной
конституционной проблемы противоречит первому в том пункте, что
богоустановленность государства не влечет за собой недопустимость
Основного закона. Ведь в Средние века, когда никто не сомневался в
богоустановленности власти, это убеждение не мешало многим нациям составлять
конституции и заключать договоры об учреждении новой власти, которая мыслилась
такой же “Богом данной”, как и ее предшественница. Субъектами средневекового
конституционного права, то есть договорных отношений, касающихся организации
государственной власти, выступали различные исторически сложившиеся
публично-правовые сообщества — сословия, городские общины, церковь.26
Первые масштабные конституционные проекты в России,
разрабатывавшиеся в начале XIX века по указанию императора Александра I сначала
М.М. Сперанским, а затем Н.Н. Новосильцевым, в случае своего осуществления были
бы введены высочайшим указом. Учредителем конституции стал бы суверенный монарх,
решивший таким образом добровольно ограничить свою самодержавную власть в пользу
нации. И впоследствии, когда при Александре II и Николае II заходила речь об
учреждении конституционного правления, этот путь оставался единственно реальным.
В Основных государственных законах Российской империи 1906 года многие не
без основания видят первую осуществленную на деле российскую конституцию.
Одновременно с этим развивалась другая конституционная традиция, основанная на
представлении о естественном праве народа-суверена. Ее выразителями становились
различные революционные движения. “Русская Правда” П.И. Пестеля
представляла собой классический пример отражения теории народовластия, причем
этот принцип был развит в ней настолько последовательно, что она даже отвергала
разделение властей. В противоположность ей “Конституция” Н.М. Муравьева
тщательно развела ветви власти и, хотя формально тоже основывалась на идее
народного суверенитета, по своему духу больше соответствовала легитимистскому
принципу.
В начале ХХ века идея, что форму правления может переучредить
орган, избранный всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием (“четыреххвостка”),
стала господствующей не только в радикальных, но и в либеральных кругах. В 1917
году две линии – народного суверенитета и легитимистская – сошлись на признании
Учредительного собрания единственным органом, правомочным решить вопросы о
государственном устройстве и форме правления в России. Учредительное собрание,
будучи выразителем суверенной воли народа, в то же время формально получило
соответствующие полномочия и от прежней власти (отречение Великого Князя Михаила
Александровича в пользу Учредительного собрания).
Наименее спорным с обеих существующих точек зрения —
легитимизма и народного суверенитета — являлось бы решение о государственном
устройстве и форме правления в России новым Учредительным собранием (УС).
Однако действующая Конституция не предоставляет для этого законной возможности.
Самое большее, что может сделать будущее ФКС, если оно состоится, — это
предусмотреть в новой Конституции возможность легального созыва такого органа,
обладающего верховными учредительными правами в отношении государственного строя
России. При этом прочные основания для переучреждения государственной власти
предоставляет идея о надчеловеческой природе государства. И.А. Ильин в 30-е гг.
прошлого века так начинал свой проект российского Основного закона: “В
порядке Божьего изволения возникшее, Божиим промыслом в веках ведóмое,
Российское государство утверждается…” и т.д. Это очень удобная исходная
посылка, оставляющая к тому же большой простор и для учредительной власти
народа.
Источник власти в России, построенной на принципах народного
суверенитета, не может быть точно определен юридически — это определение
неизменно будет носить абстрактный характер. Но в таком определении вовсе не
возникнет необходимости, если в основе Учредительного собрания будет лежать не
народное волеизъявление, а установление непрерывности (континуитета) форм
Российского государства. Следует оговорить, что идея УС в России никогда не
предполагала права учреждения (переучреждения) государства, она всегда имела в
виду лишь учреждение нового образа правления, то есть государственного
устройства.
Механизм такого преобразования государственного устройства
видится следующим образом. Учредительное собрание избирается не только на основе
представительства от округов с равной численностью населения, и уж тем более не
по партийным спискам, хотя элементы подобного голосования могут быть
использованы. Но куда нужнее обеспечить при созыве УС органическое
представительство нации. Поэтому наряду с представителями территорий в УС
должны войти представители национальных и вероисповедных общин, общероссийских
профессиональных и научных корпораций, просто известные и уважаемые люди страны,
в какой-то пропорции назначаемые туда властью.
Принципиально важно гарантировать не абстрактную “свободу
выбора” и равенство избирательных прав, а достойное и авторитетное
представительство нации в УС — такое представительство, которое вызывало бы
наименьшие сомнения в легитимности его решений. Необходимо дать право
участия в выдвижении кандидатов и голосовании двойным гражданам РФ и стран СНГ,
а также русскоязычным жителям соседних государств, не имеющим местного
гражданства, а хоть бы и имеющим таковое, но пожелавшим принять участие в
выборах УС России. Особое внимание следует уделить в этом вопросе правам русских
соотечественников за рубежом, однако на этот счет должен быть предварительно
принят надлежащий законодательный акт.
На все это можно возразить, что, во-первых, попытка создать
“органическое” представительство уже была предпринята при созыве Съезда народных
депутатов СССР в 1989 году и ничего путного из этого не вышло. Во-вторых,
расширение круга избирателей УС за пределы России может спровоцировать ненужные
международные осложнения. Что же, хотя УС формально вправе объявить новую Россию
продолжением Российской империи со всеми вытекающими отсюда последствиями,
думается, на то и нужен взвешенный, нестандартный избирательный закон, чтобы
гарантировать реалистичные решения собрания. Ну и, наконец, есть большая разница
между форумом, созываемым в обстановке государственного распада с явной целью
подтолкнуть и легализовать таковой и собираемым на волне централизаторской
политики верховной власти, ради вящего укрепления государственного единства.
В такого рода собрании мы видим возрождение традиции Земских соборов,
которые, как известно, имеют своим корнем не идею учреждения России, а идею
восстановления ее единства и целостности. (Первый Земский собор в XVI в.
осмысливался не как нововведение, но как реставрация Русского государства в том
виде, в каком оно существовало до своего разъединения. Россия в тот момент вышла
из состояния раздробленности на уделы. По выражению историка И.Д. Беляева, Собор
“должен был увенчать собою объединение Русской земли”, когда вся Русь “начала
тянуть к Москве”, опять стала ориентироваться на единый центр.)
Федеральное конституционное собрание нужно, в сущности, для
одного — предусмотреть в новом Основном законе возможность легального изменения
формы правления и государственного устройства России, что сейчас отсутствует. В
ином случае ФКС вообще лишено всякого смысла.
26 Ясно, что речь здесь идет не о русской средневековой нации, в городах и землях которой не было конституций.
ОГЛАВЛЕНИЕ ДАЛЬШЕ
