Глава 1. ПРАВОСЛАВНЫЙ ТРАДИЦИОНАЛИЗМ НА ЗАВТРА
2. Прообраз русской цивилизации и критерий идентичности
Те из людей, и особенно политиков, кто сам не религиозен,
почему-то подозревают, что и все церковные люди не религиозны, а специфически
церковные понятия нужны только для обмана старух. Дескать, про себя
“церковник” мыслит в “общечеловеческих” категориях интереса, выгоды, страха, и
потому не составит труда объясниться с ним без “поповщины”. Однако история
Церкви явила уже достаточно примеров того, как самые хитроумные комбинации по
использованию Церкви в каких-либо “интересах” срывались из-за самой малости —
небольшого числа людей (иногда одного человека), которые не считали возможным
исходить из утилитарных понятий.
Меряя православие по своим меркам, неверующий мирянин рискует
вообще ничего не понять в русской цивилизации, в России, ничего не понять в
самом себе как носителе этой цивилизации. Ведь православие является
прообразом русской цивилизации, ее первичным корнем. С другой стороны,
нельзя преувеличивать и тот разрыв, который пролегает между воцерковленными и
нецерковными людьми, идентифицирующими себя с православием. Дело в том, что за
исключением первого, общинного, периода своего существования Церковь никогда не
знала времен “полного членства” в том смысле, как его понимают некоторые
теологи-модернисты, то есть не ограничивалась аккуратными и исполнительными
прихожанами. После крещения степень церковности людей и во Втором Риме, и на
Руси могла быть различной. Но это различие в степенях церковности не мешало им
отождествлять себя с христианством и действовать как христианам и по
вере, и по убеждению. Когда, кто и на каком пути обретет спасение и кто сыграет
какую роль – известно лишь Богу.
Следует различать два главных аспекта православия в
отношении всей России как цивилизации: внутренний, мистический и внешний,
связанный со становлением национальной идентичности. Внутренний аспект выступает
в качестве “первообраза” или “прообраза” нашей цивилизации. Это наш алтарь,
“святая святых”, место, где совершается таинство. Внешний аспект проявляется в
том, что мы ощущаем себя носителями национального, культурного начала,
носителями идентичности. Это стены церковки, ее силуэт на холме, это
крепость-монастырь, очень емкий символ одновременно города и храма.
Соединение двух аспектов, двух образов – прообраза и
идентичности, мистического алтаря и крепостной стены – задают формулу
православной цивилизации: динамический консерватизм. Динамика внутреннего
огня, живой трепет духовного ядра сочетаются в нем с твердостью камня, с
качествами нерушимой цитадели. Однако дело было бы слишком просто, если бы
динамический консерватизм православия сводился к двум составляющим. Оказывается,
динамика мистического центра, оберегаемого толстой крепостной стеной, имеет
невероятные соответствия с внешней динамикой, они пребывают в симфонии.
Представим себе модель государства, условную идеальную схему
его: нации как крепости с прилежащими землями. Внутри крепости храм как
средоточие государства, “святой алтарь”, литургия, духовенство, национальные
святыни и праздники, снаружи – укрепления, поселки и села, кипучая хозяйственная
жизнь, военные маневры. Неподвижность и незыблемость крепости фиксирует
идентичность нации, которая ни при каких обстоятельствах не должна и не может
быть разрушена. Устранить стену крепости – значит разровнять территорию, лишить
храм его “святая святых”, лишить народ мистического центра. Поэтому консерватизм
проявляется в виде некоего монументального корпуса цивилизации.
Динамика же проявляет себя одновременно и снаружи и внутри
крепости. Внутри это таинство, совершающееся в алтаре. Это динамика глубоко
традиционная, она не подлежит вмешательству извне, неподведомственна даже
государю, но принадлежит Церкви. Священнослужители не руководят таинством, а
“служат” ему, ибо в нем действует Сам Святой Дух. Однако есть и другая динамика
– это внешняя среда, это враждебные и дружественные силы, которые так или иначе
вторгаются в пределы государства. Государь стоит на страже крепости и алтаря, он
руководит всей землей, всей ее жизнью с тем, чтобы таинство совершалось,
крепость стояла, а внешняя динамика не становилась для его земли угрожающей, а
по возможности была бы благоприятной – так постепенно осуществляется разумная и
взвешенная экспансия государства. Экспансия нужна не столько из-за миссионерских
и цивилизаторских претензий, сколько потому, что известно: не развивающееся и не
наступающее государство обречено деградировать и стать объектом наступления
извне.
Но самый сокровенный смысл динамического консерватизма
заключается в мистической связи между внешней и внутренней динамикой. Дело в
том, что внутренняя церковная динамика, динамика таинств и праздников, духовной
жизни, творчества святых и пророков определяет внешнюю динамику
царства. Слова “динамика”, “динамизм” в этом случае можно перевести как
“подвиг”. Действительно, “подвижники православия”, преп. Сергий и его
ученики, стали “прообразами” подвига воинов и первопроходцев. Инок Александр
Пересвет, которого послал на ратный подвиг Преподобный, совместил в себе оба
“подвига” – монашеский и воинский, внутренний и внешний. Духовное оружие было
переведено в сталь оружия физического.
Отсюда, если смотреть в существо дела, и появляется
православное учение о симфонии властей: царь не просто охраняет или
оберегает Церковь. Он воспроизводит структуру динамического консерватизма на
всех уровнях национальной жизни. Он преумножает и воспроизводит внутреннюю
динамику вне алтаря, вне храма. Власть синхронизирует политическое и
духовное начала жизни нации. В этом смысле “динамический консерватизм” содержит
в себе опять же два взгляда: с одной стороны, это обновляющийся консерватизм,
вечно переоткрывающий себя, вечно готовый к откровению, с другой стороны, это
внутренняя, консервативная динамика (“подвиг”), исключающая размывание извне и
не принимающая навязываемый внешними силами ритм жизненных изменений.
Динамический консерватизм является принципиально ритмозадающим, а не
отвечающим; самодостаточным, а не зависимым от какого-то чуждого движения. Даже
если давление внешних сил очень велико, динамический консерватизм, меняя многие
свои цивилизационные параметры, меняя сам уровень давления внутри системы, все
равно сохраняет ее целостность, синхронность внутреннего и внешнего движения,
слаженность работы “двигателя и рулевого управления”, словом, все те свойства,
без которых цивилизация просто пойдет вразнос.
Симфония есть синхрония и хор. В ней участвуют не двое
(светская и духовная власть), а вся страна, каждый носитель национальной
традиции синхронизируется в едином ритме, который задается православием – с его
церковным календарем, праздниками, постами, богослужениями, колокольными
звонами, крестными ходами, молебнами, а также и более тонкими, внутренними
явлениями, которые вообще трудно поддаются описанию и определению. Собственно,
не патриарх и не царь задают ритм, ритм задается Богом и народом, небесами и
землей. Поскольку “дух” невидим и неуловим, ритм оказывается единственным
свойством его, которое поддается четкому запечатлению. Мертвое не бывает
ритмичным, движение неживой природы хаотично. Упорядоченный ритм, даже сложный,
с обилием перебоев и обертонов, это всегда что-то живое, дыхание и сердцебиение,
присутствие духа. Симфония духовного и политического, “динамический
консерватизм” для нации есть не что иное, как формулы жизни национального
организма.
Церковь учит нас собороваться, собирать себя из своих немощей
в силу, собираться и сосредотачиваться умом и сердцем. П.А. Флоренский писал по
этому поводу: “Живя, мы соборуемся сами с собой – и в пространстве, и во
времени, как целостный организм, собираемся воедино”. Это свойство
православия мы бы назвали не соборностью, как обычно делают, а соборованием, по
названию одного из таинств, самого загадочного и весьма значительного.
“Внутренняя симфония” государства пронизывала все его уровни,
она создавала повсюду “двоицы” небесных посольств и земных домостроителей:
монастырь и посад, храм и улица, походная церковь и армия. Вся жизнь проверялась
на свою подлинность в двуглавой системе: власть и сила распоряжается, но
духовная власть и совесть ее поправляет. “Внутренняя симфония” действует в
превращенном виде и в государствах светских, изгнавших традиционные догматы.
Хотя в таких государствах источник мистического ритма оскудевает, тем не менее
они находят ему ту или иную компенсацию. В конце концов, нации, утратившие свою
священную традицию, начинают жить все больше и больше в соответствии с
ритмами внешней свистопляски, которая затем воспроизводится ими в их
остывших и опустевших “алтарях”.
Итак, православие проявляет себя в виде “прообраза” цивилизации, задающего
меру и ритм ее внутреннего подвига и внешнего продвижения (экспансии или,
наоборот, стягивания к центру). С другой же стороны, православие выполняет
работу по поддержанию идентичности. Для нас как нации, испытывающей явный
кризис идентичности, сейчас этот аспект православия важен как никогда.
Необходимо восстановление символики идентичности, а “верность православию”
сегодня можно расценивать как знак верности самой нации. Церковь как социальный
институт должна не отгораживаться от поисков современным человеком его
идентичности, а, напротив, замыкать их на себя и приводить к общему знаменателю
– знаменателю духовно-политической нации.
ОГЛАВЛЕНИЕ ДАЛЬШЕ