Михаил Пожарский
"РУССКАЯ ДОКТРИНА" - ОРУЖИЕ ПРЯМОГО ДЕЙСТВИЯ
“Жить надо так, чтобы нашим врагам было мучительно больно за
бесцельно прожитые годы”
Третья Генеральная Ассамблея консервативного клуба,
объединяющего представителей русского консервативного сообщества, прошла 30
ноября в стенах заведения под названием "Табула Раса" и стала еще одной,
очередной, презентацией "Русской доктрины", тезисы которой раздавались всем
присутствующим журналистам (да и просто желающим ознакомиться). Сидящие за
большим столом участники Ассамблеи бурно обсуждали доктрину, пути развития
российского консервативного движения, ну и, само собой, рассуждали о судьбах
России.
Вообще, подобные рассуждения – повсеместное развлечение новой
России: брэнд, ток-шоу, хэппенинг и народная забава в одном флаконе. В титрах
следует указывать "О судьбах России рассуждали: …" – далее перечисление. За
последние пятнадцать лет все уже изрядно подустали от этого аттракциона, от его
тотальной комичности, но очевидна также и тотальная необходимость подобных
рассуждений. Как показала третья Ассамблея, мыслительная деятельность российских
консерваторов двигается в сторону большей разумности и адекватности,
идеалистические лозунги постепенно обрастают серьезными политическими,
экономическими и социальными выкладками и формулируется долгосрочная стратегия.
И это, несомненно, благо. Не возьмусь судить, благо ли это для страны, но для
самих консерваторов явное благо.
Итак, на сей раз о судьбах России рассуждали – Егор
Холмогоров, Виталий Аверьянов, Илья Бражников, Аркадий Малер (представлял
альманах "Северный Катехон"), Михаил Ремизов, Владимир Хомяков, Кирилл Фролов
("Правая.Ру").
Честно говоря, на заседание консервативного клуба под
руководством "православного философа" Егора Холмогорова я шел, ожидая увидеть
своего рода шоу, застать собрание "профессиональных православных", истово
вещающих о "возрождении духовности", "народе-богоносце" и "Третьем Риме". В
общем, сборище мечущих поломанные копья идеалистов, сознательно
маргинализирующихся и увлеченно рвущих всякие связи с политической
действительностью современной России. Против ожидания, за клубным столом
оказались люди, здраво осознающие необходимость консолидации консервативных сил,
сформулировавшие, что следует делать, и методично работающие над вопросом "как".
Егор Холмогоров назвал "Русскую доктрину" "не только интеллектуальным
оружием, но и оружием прямого действия". Тезисы из "Русской доктрины"
оказались довольно серьезной и масштабной работой, созданной совместными
усилиями множества людей и очерчивающей все сферы общественно-политической
жизни. Разве что, они обладают свойственной консерваторам излишней
тяжеловесностью – одни тезисы занимают двенадцать страниц печатного текста, а
сама доктрина, скорее всего, являет собой увесистый фолиант, прочитать который
себя заставят лишь крайне заинтересованные единицы. Если же консерваторы
ориентируются на распространение своих идей в широких людских массах, то
лаконичность слова бы отнюдь не помешала. Собственно, я постараюсь дать краткие
выжимки из "русской доктрины", которые, на мой взгляд, могут создать впечатление
об этом интеллектуально-патриотическом продукте.
Рассуждая о "Русской доктрине", Егор Холмогоров подивился
"соборности", которая сопутствовала ее написанию – тому, как мысли авторов
органично сочетались и дополняли друг друга. Как следует из тезисов,
""Русская доктрина" стремится стать: саморазвивающимся, самосовершенствующимся
организмом, платформой для широкой коалиции общественных патриотических сил,
"Русская доктрина" задает смысловой вектор: "Россия, какой она может и должна
быть". Перефразируя, "Русская доктрина" – это такая идейная катапульта, из
которой русские консерваторы собираются запустить матушку-Россию в светлое
будущее. В целом, у Холмогорова и компании получился очень даже вменяемый
манифест "нового славянофильства", подобно всякому славянофильству утверждающий
"русский путь", отличный от всего остального.
Начинается все, само собой, с великой миссии: "Россия –
это система стропил, поддерживающих свод над всеми народами мира, дарующая
мировому целому равновесие и стабильность. Россия, даже когда она не претендует
на то, чтобы быть центром мира, во всяком случае, остается центром равновесия".
"Кризис "англосаксонского" проекта ставит вопрос о новом мировом лидере.
Интеграционный потенциал русской цивилизации вновь востребован Историей".
Итак, из доктрины следует, что современный мир переживает
кризис, что, собственно, очевидно уже всем, и далеко не только консерваторам.
Существенное отличие "Русской доктрины" заключается в трактовке этого кризиса,
несколько отличной от стандартного идейного продукта консерваторов. Обычно
источником мирового зла и угрозы признаются США и проамериканские силы – в
терминологии евразийцев-традиционалистов, последователей Александра Дугина, они
именуются "атлантизмом". В отличие от Дугина, авторы "Русской доктрины" вовремя
вспомнили, что помимо России и Америки в мире есть также Китай, Индия, Япония,
Ближний Восток, которые вряд ли согласятся на роль "заштатных" государственных
образований и вполне оправданно рассматривают себя в качестве новых мировых
"полюсов". В доктрине также утверждается, что американская стратегия
"однополярного мира" с ее всемирной глобализацией, захлебнулась – не хватило
сил, а Китай в ближайшем будущем будет обладать большей экономической мощью,
нежели Америка и Европа. Таким образом, вопрос о самоопределении России в
контексте современного мира предстает не плоским бинарным противостоянием
"евразийство – атлантизм", а многоплановой и сложной задачей, включающей в себя
множество различных аспектов, в частности, преодоление внутрироссийского
культурного расслоения, выстраивание культурных связей со странами Востока:
"Большая Культура России должна гармонично соединить в себе малые культурные
стили: православно-конфуцианской экономики, офицерско-самурайской чести и
доблести, христианско-исламского эсхатологизма, русско-индийского гуманитарного
самосознания. Конвергенция с традициями наших континентальных соседей даст новое
прочтение русской сверхнациональной миссии".
Основой сверхнациональной миссии, само собой, признается
православие. Как заявил на ассамблее Михаил Ремизов, "я считаю тех людей,
которые не признают исключительного статуса православия, – политически
невменяемыми, это вопрос политической вменяемости".
Мне же на ум пришла одна фраза Виссариона Белинского:
"Русский человек произносит имя Божие, почесывая себе кое-где. Он говорит об
образе: годится – молиться, не годится – горшки покрывать. Приглядитесь
попристальней, и вы увидите, что это по натуре глубоко атеистический народ. В
нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности". Уже в XIXвеке писали
подобное, после двух исторических эпизодов, нанесших существенный удар по
православию, – никонианских и петровских реформ, но еще до самого ударного,
третьего эпизода – СССР.
Понимание того, что возрождение православия в России дело
крайне сложное, и оно только началось – тоже вопрос не взглядов, а общей
вменяемости. Об этом свидетельствует история, а то, как это у нас принято
делать, иллюстрирует фраза мэра города Козельска (там находится Оптина пустынь),
сказанная еще в далекие восьмидесятые годы: "Мы возродим старчество за три
года". Интересно, если в России сто двадцать миллионов православных, сколько из
них являются "настоящими" (искренними, осознанными), а не сухой статистикой "для
галочки" РПЦ МП? Миллион? Два? Три? Причем принадлежность к православной
традиции должна отмеряться отнюдь не только заявлениями в переписи или, скажем,
посещением храма. Это также – знание традиции, культура. Традиционность не может
приходить через модернизацию.
Судя по всему, население России ныне не намного грамотнее в
религиозных вопросах, нежели оно было во времена Белинского. Кроме того,
православие может являться сознательным выбором, сознательным шагом для среды
интеллектуалов (коими и для коих создана "Русская доктрина"), тогда как для
социума имеет большое значение такая вещь, как воспитание, а оно является делом
не года и не двух, а десятилетий. Авторы доктрины пишут: ""Русская доктрина"
провозглашает несомненным условием возрождения и усиления России – союз
государства с Церковью и, с другой стороны, теснейший союз Церкви с обществом…
Православие сможет решать социальные, политические и культурные задачи, опираясь
на корпус верующих, который мы предлагаем назвать "мирским фронтом".
Пожалуй, вопреки расхожему либеральному стереотипу, в
объединении Церкви и государства нет ничего страшного. Но авторам доктрины,
перед тем как провозглашать консолидацию нации на основе православия, стоило бы
разработать стратегию этого православия возрождения, озаботиться тем, какая по
своим качественным характеристикам православная Церковь войдет в союз с
государством. Жить под патронажем современной РПЦ МП согласятся даже не все
консерваторы, которых планируют объединить авторы доктрины, не говоря уже об
остальных силах, представленных в российском политическом и социальном
пространстве.
Справедливости ради и во избежание создания ложного
впечатления, стоит отметить – авторы доктрины вовсе не придерживаются стези
"воинствующего православия". Помимо уже процитированного отрывка о налаживании
межкультурных связей, есть также другие, где авторы признают поликультурность
внутри самой России: "Признанными религиозными организациям, представляющим
три традиции – православное христианство, ислам и буддизм, должен быть придан
особый статус (корпорации публичного права). Именно они должны быть
приоритетными партнерами государства". Основой духовно-политического
самоопределения России является концепция "Северного Катехона" – "Россия
явила долгожданный в истории синтез духовно-политической империи и
интерконфессионального сверхгосударства, то есть "римской" и "греческой" форм
Катехона – "Удерживающего" (термин апостола Павла во 2-м Послании к
Фессалоникийцам). России удалось добиться небывалого в истории гармонического
синтеза культур и племен, мирной христианизации и ассимиляции, создания
сверхнациональных и сверхконфессиональных союзов".
Далее в тезисах очерчивается древняя концепция поликультурной
сверхнациональной Империи, в целом более адекватная и разумная, чем у того же А.
Дугина. Разумная, в частности, тем, что в русской доктрине есть предпосылки
создания реального механизма взаимодействия культур внутри общества, того, что
там именуется "терпимостью, как динамической гармонией разных и
самостоятельных личностей и обществ". Дугин в контексте своего евразийства
создает мелкие национальные организации в рамках Евразийского союза молодежи, то
есть закладывает ту же бомбу, что и Ленин, реорганизовав страну по принципу
национальных республик, – рано или поздно рванет. Динамическая гармония звучит
интереснее. Стоит надеяться, что в самой доктрине этот вопрос разработан
подробнее – это одна из первейших проблем, с которой сталкивается поликультурное
и сверхнациональное государство. Хотя, конечно, и с утверждениями о мирной
ассимиляции и христианизации можно поспорить, но есть еще более интересная
фраза: "Россия вела в основном оборонительные войны, ее экспансия носила
характер защиты от набегов и от агрессии". Да, можно только подивиться
величайшему историческому парадоксу – страна вела исключительно оборонительные
войны и завоевала тем самым шестую часть суши. Невольно задумаешься, то ли у
авторов не все в порядке с логикой, то ли либеральная привычка стесняться
здоровых государственных экспансионистских тенденций закралась в умы даже самых
ярых консерваторов.
Тезисы "Русской доктрины" делятся на несколько фрагментов,
посвященных различным элементам общества и государства. В главе "Русское
государство" речь идет о смене целей – с "укрепления демократии" и
"экономической эффективности" на "служение интересам нации". Авторы считают, что
при вышеупомянутых первых векторах развития государства размывается изначальный
смысл его существования, как механизма, призванного служить нации. Далее,
доктрина вещает о необходимости сочетания демократии с автократическими и
аристократическими началами, о необходимости практически полной смены нынешней
правящей элиты путем организованных репрессий. Правда, с оговоркой, что
репрессии предполагают не маузер, приставленный к затылку, а простое понижение в
статусе.
Авторы не заостряют внимание на конкретных политических
системах. Они исходят из того, что если у власти будет стоять "правильная"
(по-видимому, честная и разумная, а не ориентированная на оффшор и заграницу)
элита, она сумеет правильно организовать государственное управление, в какую бы
политическую систему оно ни было бы облечено. Это является одним из постулатов,
на основе которых авторы предлагают консолидацию всех консервативно
ориентированных сил, независимо от их политических убеждений. Правда, на
Ассамблее не было ни одного священника (по крайней мере "при параде", то бишь в
рясе и с крестом).
Далее следуют части экономическая и социальная. Авторы
довольно грамотно (на мой взгляд - все-таки, взгляд не экономиста) рассматривают
огрехи правящей элиты последних лет. Минуя череду экономических терминов и
раскладок, можно сказать, что в доктрине описывается то, как элита
проворовалась, практически замкнула экономику страны на сырьевом экспорте,
создала зону генерации "сверхприбыли", выгодную лишь мизерной части населения.
Правда, представители бизнеса также делятся на "наших" и "не наших". Первые -
те, кто ориентирован на создание долгосрочного бизнеса в России с перспективой
последующей передачи его потомкам, вторые – те, кто стремится к получению
максимальной прибыли в максимально сжатые сроки, с перспективой последующего
вывоза денег за границу и устройства потомков в Гарвард и Сорбонну.
Соответственно, первые заинтересованы в процветании страны – с ними консерваторы
должны дружить, вторые заинтересованы только в процветании личном и являются
объектом "статусных репрессий", вплоть до национализации предприятий.
На следующий день после Генеральной Ассамблеи состоялась
презентация "Русской доктрины" в Союзе писателей России, где Александр
Севастьянов задал вопрос: "Для кого пишете? Интеллигенты и политики не способны
объединиться вокруг идей".
Тут и мы приходим к самому главному вопросу: для кого
написана сия доктрина и каковы возможности ее реализации? Очевидно, всякие
попытки лоббирования ее в среде нынешней власти обречены на неудачу. Во-первых,
в силу, скажем так, маргинального для современной политической кормушки статуса
большинства ее авторов. Во-вторых, хотя авторы и попытались предельно сгладить
углы и привести доктрину к некоторой степени адекватности, она все равно слишком
радикальна для действующей элиты, которую, само собой, не обрадуют перспективы
"статусных репрессий".
В этом плане авторы предлагают довольно новаторскую для
российской политики схему "сетевой иерархии" и "идеологического поля". Задача
видится им в создании свободных сетевых объединений консерваторов разных мастей
и профессий (с опорой, видимо, на интеллигенцию и бизнес), состоящих из людей,
не подчиненных друг другу напрямую, но имеющих возможность доказывать
эффективность лидерства в непосредственных действиях. Сети сформируют
своеобразное "поле консервативных идей", в пространстве которого силами
консерваторов разных мастей будут развиваться и эволюционировать идейные и
практические схемы, в том числе и сама "Русская доктрина". Когда эти сети
разрастутся в солидных размеров паутину и опутают страну, они сформируют некое
протогосударство, государство в государстве, которое органично сможет заменить
собою действующее.
Михаил Ремизов, выступая на Ассамблее, по этому поводу сказал
следующее: "Идеализма в нашем начинании меньше всего. Мы не верим, что можем
сотворить государство посредством слова. Есть цели, которые являются ключевыми
для современного консервативного сообщества России. Первая цель – достижение
культурной гегемонии того политического консерватизма, который мы представляем.
Политическая борьба в современных обществах – это борьба не столько
парламентская, не столько борьба на улицах, сколько борьба за преобладание в
интеллектуальной сфере и в массовой культуре. Сегодня очень важно понять, что
опорой консервативных настроений является наше население. Население гораздо
более консервативно настроено, нежели правящее меньшинство".
На первый взгляд, вся вышеописанная стратегия оставляет
впечатление футуристического бреда, сошедшего со страниц политической
фантастики. Но при ближайшем рассмотрении она имеет также и ряд преимуществ.
Таких, как, например, отсутствие необходимости пользоваться стандартными
методами "пролезания во власть", с их стандартными последствиями в виде
тотальной девальвации и самодискредитации идеи в процессе воплощения ее на
практике, получения тусклой копии задуманного изначально. Напротив, в "сетевом
поле" идея должна "нарабатываться" и органично подстраиваться под окружающие
реалии.
Но главное преимущество, пожалуй, в том, что для реализации
такого проекта реальную организаторскую деятельность следует начинать прямо
здесь и сейчас, что исключает обычный пустой размен на лозунги, выкрики и
рассуждения, с которого, как правило, начинается вся наша политика (начало, в
данном случае, означает начало конца, так как пустословие ведет к постепенной
самодискредитации).
Егор Холмогоров подытожил Ассамблею тостом: "Жить надо
так, чтобы нашим врагам было мучительно больно за бесцельно прожитые годы".
